– Папочка, почему животные не живут так же долго, как люди?

– Некоторые живут так же долго, а иные много дольше, – ответил Луис. – Слоны живут очень долго.., а есть морские черепахи, такие древние, что люди не знают, сколько им лет.., или знают, но не могут в это поверить.

Элли пропустила слова отца мимо ушей.

– Слоны и морские черепахи не домашние животные. Вес домашние животные долго не живут. Майкл Барнс сказал, что один год в жизни собак – девять лет нашей жизни.

– Семь, – автоматически поправил Луис. – Я вижу, куда ты клонишь, дорогуша. В этом есть определенная правда. Собака, которая прожила двенадцать лет – старая собака. Видишь ли, эта вещь называется метаболизмом, и именно метаболизм отмеряет время жизни. Конечно, он, кроме того, делает и другие вещи: некоторые люди, как твоя мама, много едят и остаются тонкими. Другие, например я, не могут много есть, не поправляясь. Наш метаболизм другой, вот и все. Метаболизм делает большую часть работы по обслуживанию живого существа. Он как часы тела. Собаки обладают очень быстрым метаболизмом. Метаболизм людей много медленнее. Мы живем до семидесяти двух.., большинство из нас. И поверь мне: семьдесят два года – очень долго.

Поскольку Элли выглядела на самом деле встревоженной, Луис надеялся, что его рассказ звучит научно и убедительно. Ему было тридцать пять, и, казалось, эти годы пролетели так быстро и незаметно, словно мгновенно канули в небытие.

– Морские черепахи имеют достаточно медленный метаболизм…

– А коты? – спросила Элли и снова покосилась на Черча.

– Коты живут столько же, сколько собаки, – ответил Луис, – в основном. – Это была ложь, и Луис знал это. У котов стремительная жизнь, и они часто принимают кровавую смерть, обычно так, что люди не видят этого. Вот Черч, нежащийся под солнцем (или делающий вид); Черч, который мирно спит на кровати его дочери каждую ночь; Черч, который был таким милым, когда был котенком, и все время запутывал нитки в клубки. Но Луис видел, как Черч подкрадывался к птице со сломанным крылом; зеленые глаза кота тогда блестели от любопытства и.., да, Луис мог поклясться.., холодного восторга, Черч редко убивал того, за кем охотился, но было одно выдающееся исключение – большая крыса, видимо, пойманная между домом, где находилась их квартира, когда они жили в Чикаго, и соседним. Эту крошку Черч просто растерзал. Было пролито так много крови, что Речел, тогда шестой месяц вынашивавшая Гаджа, убежала в ванную, где ее вырвало. Стремительная жизнь, стремительная смерть. Собаки ловят кошек и терзают их, вместо того, чтоб просто гоняться за ними, как это делают глупые, доверчивые псы в мультфильмах по телевизору, да и сами коты грызутся между собой; отравленные приманки и проезжающие автомобили. Коты – гангстеры животного мира, живут вне закона и часто так и гибнут. Огромное их число так никогда и не доживает до старости.

Но об этом нельзя рассказывать пятилетней дочери, которая впервые в жизни столкнулась со Смертью.

– Я имею в виду, – продолжал Луис, – что Черчу сейчас всего три года, а тебе пять. Он еще будет жив, когда тебе исполнится пятнадцать, и ты станешь студенткой второго курса высшей школы. А это случится еще не скоро.

– Не так уж долго ждать, – заявила Элли. Теперь ее голос дрожал. – Не так уж долго!

Луис прервал работу над моделью и жестом подозвал дочь. Она села ему на колено, и он снова был поражен ее красотой; от волнения она стала удивительно хороша. У Элли была темная, почти левантийская кожа. Тони Бентон – один из докторов, что работал с Луисом в Чикаго, однажды назвал Елену Принцессой Индейцев.

– Дорогая, что до меня, так я отпустил бы Черчу сто лет жизни, – сказал Луис. – Но не я определяю правила игры.

– А кто? – спросила Элли, а потом с бесконечным презрением добавила: – Я так думаю: Бог!

Луис не мог сдержать улыбки. Слова девочки прозвучали так серьезно.

– Бог или кто-нибудь еще, – сказал он. – Часы жизни бегут.., это я знаю точно. И нельзя их остановить, крошка.

– Я не хочу, чтобы Черч был похож на тех мертвых домашних любимцев! – неожиданно с яростью взорвалась она. – Я не хочу, чтобы Черч умер! Он – мой кот! Он не кот Бога! Пусть у Бога будет свой кот! Пусть у Бога будут все проклятые, старые коты, если он хочет, пусть убивает их! Черч – мой!

Осторожно пройдя через кухню, в кабинет заглянула испуганная Речел. Элли плакала на груди Луиса. Теперь страх получил Имя, маска упала с его лика и можно было посмотреть ему в глаза. Теперь, даже если от страха нельзя будет полностью избавиться, его, по крайней мере, можно выплакать.

– Элли, – проговорил Луис, крепко обнимая ее. – Элли, Элли, Черч не мертв. Он тут, спит.

– Но он может умереть, – всхлипнула девочка. – Он может умереть в любой момент.

Луис держал, обнимал ее, понимая, правда это или нет, но дочь плачет из-за несговорчивости Смерти, ее безразличия к протестам и слезам маленькой девочки; что Элли плачет из-за жестокой непредсказуемости Смерти; она плачет из-за удивительной и одновременно ужасной способности человека на основании ассоциаций делать выводы, которые или красивы и благородны, или ужасающе мрачны. Все те домашние зверьки умерли, значит умрет и Черч… (в любой момент)…и будет похоронен, а если это случится с Черчем, то может случиться с мамой, с папой, с ее братом-малышом, с ней самой. Смерть – неопределенное понятие, а вот Хладбише Домашних Любимцев – определенное. В этих вещах есть правда, которую могут почувствовать даже дети.

Легко соврать в такой момент, так как он соврал, говоря о продолжительности жизни кота. Но ложь вспомнят позже, и, возможно, она, в конце концов, окажется отмеченной в табеле успеваемости, которые все дети составляют на своих родителей. Его собственная мать тоже однажды сказала ему такую ложь.., безвредную ложь о том, что женщины, когда по-настоящему хотят этого, находят малышей в мокрой от росы траве. И хотя ложь эта была совершенно безвредной, Луис никогда не простил мать за то, что она обманула его.., да и себя самого за то, что поверил в эти россказни.

– Милая, это случается, – сказал он. – Это – часть жизни.

– Плохая часть, – закричала девочка. – Очень плохая!

На это было нечего ответить. Елена заплакала. Возможно, ее можно было успокоить, но ее слезы – необходимый первый шаг к нелегкому примирению с действительностью, которая никуда не денется.

Луис обнимал дочь и прислушивался к воскресному колокольному звону, плывущему над сентябрьскими полями. Выплакавшись, Элли заснула, а Луис не сразу заметил, что девочка спит.

Луис уложил дочь в кровать, а потом спустился на кухню, где Речел демонстративно громко взбивала тесто для кекса.

– Не понимаю, почему Элли снова улеглась спать, хотя сейчас утро. Это так не похоже на нее, – удивился Луис.

– Ничего удивительного, – сказала Речел, решительно стукнув миской. – Это на нее не похоже, но я думаю, она не спала почти всю ночь. Я слышала, как она беспокойно металась, а Черч часа в три начал проситься на улицу. Он делает так только тогда, когда Элли спит беспокойно.

– Почему она?..

– А ты не знаешь, почему? – резко сказала Речел. – Из-за проклятого кладбища домашних животных – вот почему! Прогулка туда очень расстроила ее, Луис. Это первое кладбище, на котором побывала Элли, и поэтому оно так.., взволновало девочку. Не думаю, что скажу твоему другу Джаду Крандоллу спасибо за вчерашнюю прогулку.

"Вот так он и стал моим «другом», – подумал Луис, смущенный и расстроенный.

– Речел…

– И я не хочу, чтобы она ходила туда снова.

– Речел, Джад просто рассказал правду о тропинке.

– Дело не в тропинке, и ты знаешь об этом, – заявила Речел. Она снова взяла миску и продолжала демонстративно взбивать тесто. – Это дурацкое место. Надо же было выдумать такое! Дети ходят туда и следят за могилами, следят за тропинкой… Это – е…я патология. Дети в городе чем-то больны, и я не хочу, чтобы Элли подхватила эту заразу.