Повесив трубку, Луис завернул в ванну и наполнил ее горячей водой. Сняв одежду, он выкупался. Назло холоду он пропотел, словно побывал в парилке, да и воняло от него страшно.

В холодильнике оставались бефбуи. Луис отрезал несколько ломтиков, взял кусок хлеба с тмином и прибавил два толстых кружка салатного лука. Мгновение он созерцал свое творение, а потом полил его кетчупом и накрыл еще одним куском хлеба. Если бы Речел и Элли были рядом, они скривили бы носы в одинаковой гримасе отвращения.., ох, и толстый же сэндвич получился!

«Хорошо, но вы упустили случай покривить носами, мои милые дамы», – подумал Луис и с жадностью и удовольствием проглотил сэндвич. На вкус просто великолепно! «Поговорка гласит: кто пахнет как свинья, ест как волк», – подумал Луис и улыбнулся. Он послал следом за сэндвичем несколько больших глотков молока из картонного пакета.., еще один поступок, увидев который, Речел бы нахмурилась. А потом он отправился в кровать, не почистив зубы! Боль растаяла, став едва ощутимой, ноющей, и Луис стал чувствовать себя почти хорошо.

Его часы оказались на том самом месте, где он их оставил, и Луис посмотрел, который час. Десять минут девятого! На самом деле невероятно!

Луис выключил свет, лег на бок и уснул.

Он проснулся часа в три ночи и, шаркая, отправился в туалет. Мочась, он зажмурился от яркого света лампы, словно сова, а потом неожиданно понял, в чем противоречие, которое не давало ему покоя, и глаза его вылезли из орбит.., словно два куска соединились с глухим стуком и отскочили в разные стороны.

Вечером Джад сказал ему, что его пес умер, когда Джаду было десять.., умер от инфекции после того, как налетел на кусок ржавой, колючей проволоки. Но в конце лета, когда они все вместе ходили на Хладбище Домашних Любимцев, Джад говорил, что собака умерла от старости и была похоронена на хладбище – он даже показал надгробие, хоть годы и стерли надпись, нацарапанную на нем.

Луис спустил воду, выключил свет и вернулся в постель. Что-то еще было неправильно.., и тут он понял, что еще не так. Джад родился одновременно с веком, а в тот день на Хладбище Домашних Любимцев он сказал Луису, что его собака умерла в первый год Первой Мировой. Тогда Джаду было четырнадцать, если он имел в виду начало войны в Европе. Его призвали, когда ему исполнилось семнадцать, но Америка уже перестала участвовать в военных действиях.

Но вечером Джад сказал, что Слот умер, когда Джаду было десять лет…

«Ладно, Джад – старик, а старые люди могут путаться в воспоминаниях, – с облегчением подумал Луис. – Джад сам говорил, что замечает, как забывает имена и адреса, которые знал раньше; иногда встает утром, пытаясь вспомнить, что он накануне планировал сделать в это утро. Для человека его возраста, слава Богу, он обладает великолепной памятью.., но, может, как раз тут старость одержала верх; забывчивость, так звучит даже лучше правильнее. Ничего особенного в том, что человек забыл точную дату смерти собаки, когда прошло лет шестьдесят. Да и обстоятельства, при которых она умерла, забыл. Забыл и все».

Но Луис не мог уснуть. Долго он лежал, не засыпая, вслушиваясь в тишину пустого дома, а ветер шуршал плющом снаружи.

Наконец, он уснул, не сознавая, когда перешел грань сна, но, видимо, он все– таки уснул, потому что, если бы он не уснул, как бы он услышал шлепанье босых ног, шаги кого-то, кто медленно поднимался по лестнице? Тогда Луис подумал: «Оставь меня, Пасков! Оставь меня одного, что сделано, то сделано. Что умерло, то умерло…» И шаги стихли.

И хотя множество других необъяснимых вещей еще случилось за этот насыщенный событиями год, Луиса больше никогда не беспокоил призрак Виктора Паскова, как наяву, так и во снах.

Глава 23

Луис проснулся в девять часов утра на следующее утро. Яркий, солнечный свет потоками лился через восточное окно спальни. Зазвонил телефон, Луис потянулся и взял трубку.

– Алло?

– Эй! – сказала Речел. – Я тебя разбудила? Надеюсь, что так.

– Вредина, ты и правда разбудила меня, – ответил Луис, улыбаясь.

– Оооо, какие грязные выражения, ты.., старый медведь, – сказала Речел. – Вчера вечером я пыталась дозвониться до тебя. Был у Джада?

Луис поколебался одну крошечную часть мгновения.

– Да, – ответил он. – Немного пива. Норма отправилась на какой-то ужин в честь Дня Благодарения. Я думал позвонить тебе, но.., ты знаешь…

Они немного поболтали. Речел рассказала ему о своей семье, то, без чего Луис мог бы спокойно прожить, хоть и получил небольшое удовлетворение, узнав, что отец Речел почти облысел.

– Хочешь поговорить с Гаджем? – спросила Речел. Луис усмехнулся.

– Конечно, – сказал он. – Только не давай ему отключить линию, как он делал раньше.

На другом конце провода сильно загрохотало. Луис смутно услышал, как Речел уговаривает ребенка сказать папочке «Эй». Наконец Гадж позвал:

– Эй, папа!

– Привет, Гадж, – весело сказал Луис. – Как дела? Как твоя жизнь? Ты снова утянешь дедушкину подставку для трубки? Надеюсь на это. Может, ты помнешь его коллекцию чеканки, как в прошлый раз?

Гадж секунды три счастливо бубнил, пересказывая что-то, жадно глотая слова и лепеча, и все же в его лепечущем рассказе оказалось несколько слов, которые можно было распознать: «мама», «Элли», «деда», «баба», «биб» (произнесенное в лучших традициях янки – «биипф». Луис удивился такому произношению).

Наконец, Речел под негодующие завывания Гаджа забрала у него телефонную трубку, к неизмеримому облегчению Луиса. Он любил своего сына и скучал по нему, словно безумный, но поддерживать разговор с ребенком, которому еще нет двух лет, то же, что играть в карты с лунатиком; непонятно, что и как, а потом вы оказываетесь круглым дураком.

– А как вообще? – спросила Речел.

– Все в порядке, – ответил Луис, не колеблясь.., но он знал, что пересек линию. Назад пути нет. Речел потом спросит его о том, как он провел с Джадом прошлый вечер, и он должен будет что-то ей сказать. Неожиданно он вспомнил, как Джад Крандолл говорил: «У мужчин каменные сердца… Но мужчина тоже выращивает, что может.., и пожинает плоды». – Все хорошо. Немного скучно, если хочешь знать, дорогая. Скучаю по вас.

– Ты и в самом деле хочешь сказать мне, что не радуешься своему отсутствию на интермедии в нашу честь.

– Ах, я так люблю покой! – признался он. – Точно. Но он надоедает через какие-нибудь двадцать четыре часа или около того.

– Могу я поговорить с папочкой? – послышался приглушенный голос Элли.

– Луис? Тут Элли.

– Ладно, давай ее.

Он говорил с Элли минут пять. Она лепетала о кукле, которую подарила ей бабушка, о путешествии и о том, что делалось у деда на скотном дворе («Рабочие, они воняют, папочка», – сказала Элли, а Луис подумал: «Да и твой дед сам, конечно, не роза. Отнюдь не конфетка»), о том, как она помогала печь хлеб, и о том, как Гадж удрал от Речел, когда та переодевала его. Гадж убежал вниз и накакал прямо у двери дедушкиного кабинета. «Вот-те парень, Гадж! Молодец!» – подумал Луис и усмехнулся.

Он уже думал, что вывернулся.., по крайней мере, в это утро, и был готов попросить Элли передать трубку маме, чтобы попрощаться, когда Элли спросила:

– А Черч? Он скучает по мне?

Улыбка Луиса увяла, но он приготовил ответ заранее.

– Он в порядке. Я дал ему немного бефбуи вечером, а потом выпустил его. С утра я его еще не видел, но я только проснулся. «Ах, мальчик, ты становишься великим лжецом – невозмутимым лжецом, доктор Крид. Когда вы последний раз наблюдали случай с летальным исходом? Кот, говоришь, поужинал. Отведал бефбуи. И с тех пор его никто не видел…»

– Хорошо, поцелуй его от меня.

– Конечно, я поцелую вашего кота, мадемуазель, – сказал Луис, а Элли захихикала.

– Хочешь еще поговорить с мамочкой?

– Да. Давай-ка ее.

Вот и все. Он еще поговорил с Речел пару минут. О Черче больше не было сказано ни слова. Обменявшись с женой признаниями в любви, Луис повесил трубку.